Глава двенадцатая
Раз, два, три, четыре… Машин телефон, наверное, уже надорвался… Пять, шесть, семь… Денский положил трубку и обхватил голову руками. Седьмое апреля! СЕДЬМОЕ АПРЕЛЯ! О чем только думает эта беспечная девочка? До конгресса осталась одна неделя, а она пребывает, неизвестно где!
Машины родственники утверждали, что она в Рязани, так как сами, по их же словам, посадили ее на поезд, а на вопрос Денского: «Что она там так долго делает», - обиженно фыркнули: «Вам лучше знать». В Рязани безапелляционно утверждали, что Маша на кафедре нормальной анатомии не появлялась, хотя ждали ее довольно долго. Ее московский телефон продолжал упорно молчать, притворяясь аппаратом, у которого просто не берут трубку. За две недели Денский даже выучил Машин телефон наизусть, однако это ни к чему не привело: на том конце провода слышались только длинные гудки.
Итак, вопрос о местонахождении Маши грозил остаться открытым на неопределенно большой промежуток времени, что могло привести к весьма и весьма неприятным событиям на кафедре.
Зазвонил телефон. Денский порывисто схватил трубку.
- Господин Денский? – спросили на том конце провода, странно растягивая слова.
- Да.
- Это редакция «Secretes of life». Вы должны были поместить у нас вашу статью о… Гм, - в трубке что-то зашуршало. – Да, об особенностях топографии паховых лимфатических узлов…
- Да, я уже говорил с главным редактором, - слегка раздраженно перебил его Денский. – Через два дня она будет готова…
- Я осведомлен о сроках, - снова шуршание на том конце провода. – Но дело не в этом, - он там что, бумагу мнет? – Понимаете… Сегодня в редакцию поступило предложение… Гм!.. Приурочить данный номер «Secretes of life» к всемирному конгрессу… - это шуршание, в конце концов, действует на нервы! – Да, остеологов… Так получилось, что ваша статья несколько… (гм?) выбивается из общей картины… А тут еще профессор Кларисса Кейлис заявила, что стоит на пороге переосмысления роли ребер и грудных позвонков в судебной медицинской экспертизе… Академик Морин уже поместил у нас статью на тему… - этот садист все еще мнет бумагу или он просто ищет шпаргалку? – Неважно, - шпаргалка, видимо, так и не нашлась. – Я думаю, вы поймете… Этот номер выйдет в свет как раз в дни конгресса, и было бы замечательно, если на страницах нашего журнала будут освещены именно те вопросы, которые станут рассматриваться и обсуждаться… - невидимый любитель бумаги остановился, чтобы перевести дыхание, но за столь короткий промежуток времени забыл, о чем шла речь, и посчитал нужным закончить столь долгий и бестолковый разговор. – Поэтому редакция «Secretes of life» приносит свои извинения за то, что ваша статья в этом номере журнала появиться не сможет. Но в следующем номере…
- Постойте! – возмутился Денский. – Главный редактор обещал поместить мою статью в апрельском номере еще в феврале, когда я только собирал материал для работы! Сейчас же многие научные коллективы заинтересовались данной проблемой и ведут исследования независимо от наших! Если они опубликуют результаты своей работы раньше…
- Они не смогут этого сделать, потому что в майском номере появится ваша статья, - бесстрастно прошелестели на том конце провода, заканчивая разговор. – Редакция еще раз приносит вам свои извинения за моральное неудобство и считает, что ваши волнения относительно права первого авторства … Гм!.. Излишни…
Излишни?! Ну, для них, может быть, излишни. Это для него важно, чтобы эта тема впервые была освещена в статье с его именем. Хотя… должна же редакция этого журнала быть заинтересована в привилегии первой представить «новинку сезона»? И почему, почему остеологи так стремятся встать у него на пути?
Денский мысленно махнул рукой на новую проблему, неожиданно всплывшую из глубин «Secretes of life», и попытался расслабиться.
Удивительно, как этому представителю редакции удалось застать его. Хорошо известная истина о том, что «понедельник – день тяжелый», вполне себя оправдывала. Две лекции, две «пары», совещание на кафедре, капризы в деканате и масса «мелочей», отнимающих несоизмеримую массу времени… В кабинет он зашел лишь для того, чтобы выпить чашку чая и позвонить Маше. Через две минуты он должен будет выйти из корпуса и направиться в ректорат, расположенный на Большой Пироговской.
В общем, ничто больше не нарушало намеченных планов, и Денский покинул анатомический корпус почти в легкомысленном настроении. Почему в легкомысленном? Пожалуй, на этот вопрос не ответит никто.
На улице лениво потягивалась весна, разливая по холодному асфальту лужи таких размеров, что при взгляде на них хотелось взять в руки весло и плыть навстречу восходу. Было сыро, грязно и солнечно. В метро дамы сельского вида уже третью неделю предлагали всем желающим плотные букетики помятых подснежников, поникших крокусов и поблекших пролесок, не говоря уже о вездесущей мимозе. На Манежной площади вздыхали все новые и новые парочки, множившиеся буквально в геометрической прогрессии...
Весна! Равнодушная к человеческим причудам весна удлиняла день, тормошила заспанные липы и распускала по воздуху завитки едва заметных запахов и звуков, которые не смогла заглушить даже душная атмосфера мегаполиса. Никто не знал, почему солнце улыбалось всеми своими лучами, никто не знал, почему вместе с ним начинали улыбаться торопливые и задерганные нерешенными проблемами прохожие. Весна четко и планомерно делала свое дело, пробуждая в самых глухих закоулках подсознания нечто неподдающееся логике. Это нечто толкало на глупые и безрассудные поступки, делая весь мир чуточку сумасшедшим.
Так и Денский. Пять минут ходьбы по непросохшему тротуару, и умные мысли стали казаться серыми воздушными шариками, которые улетают в прозрачно-бирюзовое небо и растворяются в его бесконечности…
Подземный переход в метро – и ставшая уже предметом декора продавщица подснежников. Эскалатор – и хорошо поставленный мужской голос раскрывает всем заблудшим и незрячим глаза на неприглядную сущность почтенной цветочницы, требуя, чтобы у нее не покупали «дикорастущие цветы», ибо «так мы лишаем наших детей возможности любоваться ими в условиях дикой природы». Денского всегда забавляла эта фраза, так как было не совсем понятно, какими таким «ими» не смогут любоваться «наши дети» в «условиях дикой природы», если сама природа давным-давно перестала быть дикой, не считая тех удаленных от цивилизации уголков, куда мы едва ли захотим отвести «наших детей».
Невзирая на все душераздирающие призывы незримого мужского голоса, внизу, на платформе метро, шла не менее оживленная торговля подснежниками, чем в переходе. При этом покупателями были те самые люди, которые только что сокрушенно вздыхали, слушая жуткие разоблачения на эскалаторе.
Незаметно проскочив платформу, Денский втиснулся в вагон. Вернее, не он втиснулся, а его «втиснули», так как какой-то блеклый молодой человек в сером пальто налетел на него сзади и протолкнул в самую середину вагона. Денский еще не успел возмутиться, а бойкое серое пальто уже растворилось в разношерстной пассажирской толпе.
Никто никогда не задумывался, что собой представляет среднестатистический пассажир метро? Я имею в виду не толпу, переполняющую все виды транспорта в часы пик. Всем нам она настолько хорошо знакома, что словарный запас каждого хранит бесконечное множество эпитетов от банального «как селедка в бочке» до эстрадного «как баксы в бумажнике». Сейчас речь идет о составной единице этой толпы: о пассажире - в данном случае, о пассажире метро.
Вот он – слегка взъерошенный, но довольно прилично одетый – в самый последний миг подскочил к закрывающимся дверям и невероятным усилием рук противодействует механической силе, раскрывая их створки, подобно Самсону, раздирающему пасть льва! Вот он протолкнул свое среднестатистическое тело внутрь вагона и отпустил двери с риском остаться без пальцев. Все это он делает с таким выражением лица, словно опаздывает на встречу, от которой зависят его жизнь и счастье, а этот поезд – последний.
Слегка успокоившись и перехватив два-три восхищенных взгляда, среднестатистический пассажир продолжает комплекс физических упражнений, переходя от тяжелой атлетики к очень рискованной гимнастике, в результате которой надеется оказаться точно на середине расстояния между двумя ближайшими дверьми. Отдавив попутно две-три пары ног, пнув кого-нибудь локтем в живот и зацепившись за чью-нибудь сумку (если при этом пассажир оказывается слегка интеллигентным, то все вышеперечисленное сопровождается невнятным мычанием, символизирующим извинения за доставленные неудобства), он наконец достигает цели и выбирает позицию для путешествия с таким расчетом, чтобы, прочно ухватившись за поручень, мягко заваливаться на соседей справа и слева при каждом неровном толчке вагона.
Убедившись во всех достоинствах выбранной позиции, среднестатистический пассажир метро начинает скучать, отчего у него возникает непреодолимое желание полистать свежий номер газеты или журнала, который находится на самом дне сумки. Помучившись угрызениями совести по поводу неудобств, которые он доставляет соседям, пассажир предпринимает ряд неподражаемых по технике исполнения действий для выуживания злополучного журнала. При этом он пару раз задевает сумкой голову сидящего перед ним человека, отдавливает правую ногу соседу слева и заваливается на соседа справа, и, удовлетворенно чихнув в лицо кому-нибудь из них, шумно разворачивает печатное издание. В этот счастливый миг оказывается, что поезд метро остановился как раз на той самой станции, на которой наш пассажир должен выйти, и он, расталкивая локтями соседей и одновременно запихивая журнал (или газету) обратно в сумку, пробивается к дверям, сквозь которые уже двинулся поток входящих. Непонятным образом преодолевая течение, он громко возмущается невоспитанностью входящих пассажиров, которые, по его мнению, «не дают людям выйти», и, наконец, оказывается на платформе с сумкой под мышкой и беспорядком на голове. Не досчитавшись пары-тройки пуговиц на пальто или пиджаке, среднестатистический пассажир растворяется в толпе себе подобных, кляня тесноту и сутолоку вагона.
Было бы несправедливо утверждать, что господин Денский являлся точной копией описанного портрета, но одной пуговицы на куртке он все-таки не досчитался. И вот по какой причине.
Всем известная Сокольническая линия метро, по которой в данный момент передвигался Денский, надеясь достичь Фрунзенской, еще находилась в легком постнаркозном оцепенении после установки нового оборудования, и потому движение по ней было несколько заторможено и бестолково. После десятиминутной стоянки в тоннеле на отрезке между Кропоткинской и Парком культуры поезд, в котором ехал Денский, медленно и торжественно приблизился к платформе, где возмущенно дергалась безликая толпа с предыдущего поезда. Двери открылись, и в переполненные вагоны втиснулось по крайней мере такое же количество пассажиров, как то, что уже было внутри.
Оказывается, это было только начало, так как закрываться двери явно не собирались. После нескольких минут бесплодного ожидания с открытыми дверьми в радиопередатчике что-то щелкнуло, и рассеянный мужской голос сообщил, что «по техническим причинам отправление поезда временно задерживается». Насколько «временным» обещало быть это «временно» пассажирам не сообщили, что вызвало панику среди наиболее неуравновешенных личностей. Еще десять минут безмолвия и духоты, и паникеры начинают покидать вагоны. Этот процесс сопровождается возмущенными возгласами тех, кому что-нибудь неудачно придавили или защемили. В тот момент, когда все желающие уже стояли на платформе, радостный голос из радиопередатчика сообщил, что «двери закрываются». Это привело к волнению рядом с поездом: непоседливые пассажиры бросились к дверям, через которые они только что прошли, и буквально втиснулись в утрамбованные ряды любителей общественного транспорта. Но двери так и не закрывались, несмотря на все уверения машиниста и его помощника.
В ожидании чуда прошло еще минут пять, после чего рассеянный голос вновь объявил, что «отправление поезда временно задерживается». По всем вагонам пронесся легкий ропот недовольства, а наиболее благоразумные опять перебрались на платформу и стали ждать развязки уже в качестве зрителей, а не участников этой то ли комедии, то ли трагедии. А развязки ждать пришлось еще добрых пять минут, после чего голос в радиопередатчике официально уведомил пассажиров, что «поезд дальше не идет» и сухо попросил «освободить вагоны». Поэтому в силу никому неведомых, но, видимо, всемогущих «технических причин» раздраженная духотой и невероятной теснотой толпа выплеснулась из вагонов на платформу, где и без того не то, что яблоку, - тыквенному семечку упасть было негде.
Денский, решив (причем небезосновательно), что ждать бесполезно, стал пробираться к выходу. Это перемещение было настолько затруднено нехваткой свободного пространства, что поверхности земли он достиг в весьма помятом состоянии и с градом лестных эпитетов за спиной.
Дальше путь был достаточно прост: дойти пешком до Зубовской площади, откуда можно было легко добраться до Большой Пироговской на троллейбусе. За отсутствием такового Денский воспользовался услугами бойкого «Автолайна», следовавшего по тому же маршруту, что и троллейбус. Не рассчитав скорости передвижения данного вида транспорта и особенностей остановок, о которых требовалось «объявлять заранее», Денский опомнился только тогда, когда мимо него чинно проплыли памятники Н.И. Пирогову и И.М. Сеченову. Поэтому выйти ему удалось только у памятника Н.А. Семашко, скромно возвышавшегося перед Аллергологическим центром.
Денский, замешкавшись под этим памятником, невольно сравнил его с двумя предыдущими. Сравнение оказалось явно не в пользу последнего. И это не удивительно. Великий хирург был отлит сидящим в кресле в непринужденно-живой позе. Даже череп, который он держал в руке, казался настоящим. Великий физиолог, памятник которому появился после памятника Н.И.Пирогову, был лишен возможности передвигаться, так как ноги его должен был домысливать созерцатель скульптурной композиции. Но верхняя часть тела была изумительно четкой вплоть до малейшей складки на одежде. Н.А.Семашко был изображен в граните. Видимо, по причине твердости этой каменной породы у скульптора хватило сил только на голову первого Народного комиссара здравоохранения СССР, чья шея плавно переходила в четырехгранный столб.
«Человечество движется от сложного и прекрасного к простому и невзрачному, - подумал Денский, по достоинству оценив три скульптуры. – Наверное, это удел всех наук. Вот, анатомия, например. Мы изучаем человеческое тело. Оно прекрасно, оно совершенно как конечная форма на данном этапе эволюции Homo sapiens. Но снимите с самого совершенного тела все покровы, обнажите мышцы, вскройте полости, сделайте распилы, и человек посторонний вздрогнет от отвращения…»
Денский сам вздрогнул, не понимая еще, отчего. Только входя в здание ректората, он понял, что на другой стороне улицы увидел бледный силуэт в сером пальто, знакомый по поездке в метро. Казалось, сейчас этот человек пристально смотрит на него. С другой стороны, мало ли ходит по всей Москве молодых людей в серых пальто? Вполне возможно, что сходство это – только совпадение…
Так Денский подумал в понедельник. Так он думал и во вторник, и в среду, и в четверг. Но в пятницу, столкнувшись с тем же блеклым молодым человеком на Моховой, он почувствовал легкую дрожь где-то глубоко внутри: который день серая тень всюду следует за ним. Что же это? Опять совпадение?..
- Александр Григорьевич! Что вы там стоите? Ничего не случилось? – окликнули его откуда-то сверху.
Денский вскинул голову: САМ бодро пересекал фойе по диагонали, намереваясь зайти в зал, где уже шли занятия.
- Нет, ничего, - отозвался Денский, поднимаясь на последнюю ступеньку, перед которой стоял довольно долго, застигнутый каким-то неясным подозрением, связанным с навязчивым серым человеком. – Я просто задумался…
- О вашей статье? – улыбнулся Морин. – Ждем, ждем…
Продолжая улыбаться, маститый ученый ловко проскользнул сквозь стеклянные двери учебного зала. У Денского не хватило духу сказать, что статьи не будет, так как идея изучения лимфатических узлов принадлежала Морину. Вздохнув на манер madamе Косарь, Денский направился к лифту.
Весенний семестр на кафедре нормальной анатомии был в самом разгаре. Это означало, что с половины девятого утра до половины девятого вечера фойе и лестницы были наполнены неровным гулом студенческих голосов, а обладатели этих голосов с серьезным выражением лица переносили лотки с препаратами со второго этажа на первый и обратно. Возможно, кому-нибудь из них и нравился подобный род занятий, но далеко не всем. В этом случае студент (вернее, студентка, так как именно такую особу Денский приметил, спускаясь по лестнице в зал к началу следующих занятий) представлял довольно серьезную опасность для окружающих, потому что лоток, содержащий, как правило, изрядное количество формалина, грозил в любой момент опрокинуться на всякого, кто случайно оказался поблизости. К счастью, такое случалось крайне редко и только с новичками, не привыкшими еще к специфическому аромату формалина. Но счастье уже давно отвернулось от Денского.
Трудно сказать, кто был виноват в том, что случилось. Студентка ли, настолько не любившая формалин, что несла лоток на вытянутых руках; лаборанты ли, нагрузившие лоток препаратами, не дав формалину стечь, или сам Денский, попытавшийся обогнать неторопливую особу с лотком… Но в тот момент, когда Денский уже вырвался вперед, каблук брезгливой студентки (она еще имела неосторожность носить каблуки при исполнении обязанностей дежурного!) попал в единственную на всей лестнице щербинку в ступени! Чтобы не упасть, девица резко выгнулась назад, отчего препараты переместились к внешнему краю лотка. Пальцы неловкой «носильщицы» разжались, не выдержав перемещения центра тяжести, и четыре отпрепарированные почки полетели вниз по лестнице, весело обгоняя грохочущий лоток. Денский успел отскочить к стене, но вездесущий формалин все-таки настиг его новые ботинки.
Перерыва между занятиями еще не было, поэтому свидетелей данного происшествия не оказалось, чему Денский впоследствии был очень рад. Сейчас же он, как и неуклюжая девица, был несколько ошеломлен случившимся и смог подумать только о том, что формалин мог пролиться на его голову.
- Не стоит так вытягивать руки, - выдавил он, рискнув отодвинуться от стены к перилам.
П-п-прости-т-те, - всхлипнула девица.
Она сидела ни ступеньке и растирала ушибленный локоть. Было хорошо заметно, что ей хочется расплакаться, но гордость (или страх) заставляет ее скрывать слезы, отчего она низко нагнула голову, делая вид, что рассматривает профессорские ботинки. Заметив рядом с ними одну из почек, она снова всхлипнула и как-то неловко сжалась.
- Ну, хватит сидеть здесь, еще простудитесь, - взял ситуацию в свои руки Денский. – Поднимайтесь!
- Простите, я не хотела, - пробормотала девица и закрыла лицо руками, борясь с новым приступом рыданий.
- Ну, что вы, как беспомощное дитя! –воскликнул Денский, обозленный этой нерешительностью. – Вставайте, собирайте препараты и идите! Будем считать, что ничего не случилось.
Эти слова, пожалуй, были сказаны несколько резко (еще бы! как, по-вашему, должен разговаривать человек, у которого в ботинках плещется формалин?), поэтому студентка вместо того, чтобы деятельно броситься к разбросанным почкам, медленно встала и тупо уставилась на профессора, который в тот момент нагнулся за лотком.
- Вот, - сказал Денский, едва ли не силой вручая ей лоток. – Вы в перчатках, поэтому препараты соберете сами.
Она медленно взяла лоток в руки, продолжая как-то странно смотреть на Денского. Тот вопросительно вскинул брови, полагая, что она хочет что-то сказать, но не решается. Студентка покраснела (что представлялось невозможным, так как до этого она уже успела приобрести цвет лица, близкий к окраске спелого томата).
Она не умела красиво плакать и сейчас выглядела отвратительно жалкой и потерянной. Расплывшиеся черты лица и узкие из-за припухших век щелочки глаз изменили ее внешность настолько, что Денский с трудом признал в ней испуганную девицу из группы Шаткого. Кажется, ее фамилия Ларина…
- Что-нибудь еще? – спросил Денский, так и не дождавшись ответной реплики.
- Н-нет, - невнятно сказала она и отвела взгляд в сторону. – Извините…
Денский пожал плечами и сбежал вниз по лестнице. Краем глаза он успел заметить, как испуганная девица нагнулась за препаратами.
Оказалось, испорченные ботинки были не самой большой неприятностью, подстерегавшей в тот день Денского. После занятий к нему в кабинет зашел один из аспирантов кафедры и спросил, можно ли забрать скелет «по просьбе Святослава Алексеевича».
- Скелет? – Морину Денский не смог бы солгать, но пренебрежительный тон и показное высокомерие аспиранта толкали на это. – Я уже распорядился, чтобы его перенесли в музей. Надеюсь, я не поторопился?..
Когда аспирант ушел, Денский понял, что погиб окончательно: в музее все скелеты были на счету, поэтому обнаружить, что новый скелет там не появлялся, не представляло особого труда. О последствиях подобной лжи можно было только догадываться.
В самом мрачном расположении духа Денский уходил домой. Медленно спустившись в фойе, он уже подходил к лестнице, ведущей к выходу, когда его окликнули:
- Сашенька?..
Голос был знакомый, но очень изменившийся. Он узнал его по какой-то неуловимой интонации, от которой защемило внутри. Обернувшись, он увидел женщину лет тридцати пяти – сорока с искусственно осветленными тщательно уложенными волосами.
- Ты… Не узнаешь меня?.. – спросила она, нервно сжав что-то в руке: возможно, платок или зеркальце.
- Машутка? – вымученно улыбнулся Денский.
- Я… не вовремя? – заволновалась она.
- Нет, напротив, - отозвался он, подходя к окну, у которого та стояла. – Очень рад тебя видеть.
Вместо того, чтобы успокоиться, она испытующе посмотрела ему в лицо.
- Что-нибудь случилось?
- Нет, все в порядке.
Она по-прежнему, как никто другой, улавливала малейшие оттенки его настроения. А у него, несмотря на все усилия (а может быть, он слишком мало приложил усилий?), для этой взрослой и чужой женщины нашлись только избитые официальные фразы. Ничего личного.
- Ты очень изменилась, - сказал он, чтобы как-то прервать невыносимую тишину затянувшейся паузы. – В толпе я не узнал бы тебя.
- А ты по-прежнему пахнешь формалином, - улыбнулась она, надеясь растопить странную стену отчужденности, вставшую между ними.
- Ничего удивительного, - отозвался Денский: прирожденная галантность брала верх над эмоциями, - мне сегодня на ноги вылили целый лоток формалина!
- Неужели? – сказала она с непередаваемой интонацией, и оба учтиво рассмеялись.
- Ты спешишь? – спросила она.
- Нет. А ты?
- Тоже…
Легкое оживление в разговоре сменилось прежней напряженностью.
- Как Виктор? – со всей любезностью, на которую он был способен, спросил Денский.
- Ничего, - пожала она плечами и опустила густо накрашенные ресницы. – Сейчас он заведует хирургическим отделением районной больницы в Люберцах… Я работаю там же в кардиологии.
- В Люберцах?! – Денский был искренне изумлен. – Что он делает в Люберцах? У Виктора светлая голова! Он без особых проблем мог бы заведовать отделением в одной из лучших Московских клиник! Кандидат медицинских наук…
- Он… так и не защитился, - она посмотрела в окно, за которым живописно вырисовывались помойные контейнеры.
- У него же была написана диссертация!..
- Да, - она резко отвернулась от окна и со странной решимостью посмотрела ему в глаза. - Но не для него, – она легко вздохнула и отвела взгляд. - Знаешь, он очень хотел остаться на кафедре факультетской хирургии… Все места в аспирантуре были заняты. Его взяли с тем условием, чтобы он написал диссертацию сыну его научного руководителя. На себя уже не хватило ни сил, ни времени... К тому же… появился Игорек, потом – Оленька… Платили тогда мало… Он ушел в Люберцы, где ему предложили место заведующего отделением в ЦРБ … Сам знаешь, лучше быть большой рыбой в маленьком пруду, чем маленькой рыбой – в большом, - она усмехнулась не то с сарказмом, не то с презрением. – Конечно, он мог бы написать еще работу… Ему даже тему предлагали. Но мы решили…
- Мы? - задумчиво переспросил Денский.
- Да. Мы, - она поежилась от какого-то колючего чувства, словно сказала или сделала что-то не так. – Мы решили, что в этом нет никакого смысла. Дети подрастали...
- Дети… - со странным выражением повторил Денский. – У вас есть дети?
- Да, я уже говорила, - она смешалась и испуганно посмотрела на него. – Сыну Игорю скоро шестнадцать. Через год он окончит школу. Дочке четырнадцать.
- И какие планы у него на будущее? – спросил Денский.
- У кого?.. – вздрогнула она.
- У вашего сына, - уточнил он. – Пора бы ему подумать о будущей профессии.
- Он уже подумал, - смущенно улыбнулась она. – Мы его отговариваем, но Игорек хочет пойти по стопам родителей…
Денский повернулся в ее сторону, и она вздрогнула, увидев, как изменилось выражение его лица. Это была смесь испуга, недоумения и боли.
«Господи, - подумал Денский, - неужели и она о ТОМ ЖЕ?!»
Она безошибочно прочла эту мысль у него в глазах и, медленно покраснев, отвернулась, закрыв глаза ладонью.
- Прости… Прости, - прошептала она. – Я не подумала…
В такой позе она была настолько похожа на ту испуганную девицу из группы Шаткого, которая уронила лоток, что Денский даже растерялся, не зная, что предпринять.
- Прости, - тихо всхлипнула она и быстро пошла к выходу.
- Машутка! – позвал он. – Это не зависит от меня, но я постараюсь, чтобы твой сын поступил…
- Она остановилась, услышав его слова, и обернулась.
- Не стоит, - сказала она, прячась за неудачной маской спокойствия. – Мы уж как-нибудь сами.
- Я могу помочь, - Денский уже раскаивался в том, что не сдержал эмоции в первую минуту.
- Не стоит, - она грустно улыбнулась, отчего болезненно проступили морщинки в уголках губ. – Я не хочу, чтобы ты думал обо мне ТАК.
- Какое это имеет значение сейчас, - сказал или подумал он.
- Сейчас? Ты прав, сейчас – никакого, - сказала или подумала она. – А в прошлом?
- А что было в прошлом?
- Все. Мне жаль, что так получилось, но…
- Тебе не жаль. У тебя есть Виктор, дети… Они важнее каких-либо сумасбродных идей и домыслов.
- Да, мне не жаль. А тебе? - ее взгляд, брошенный через все фойе, был настолько прям и откровенен, что Денский физически почувствовал его давление. – Тебе не жаль?..
- Так, так! Кто это у нас здесь? А! Маша Серова! Какой сюрприз! – в разряженную атмосферу воспоминаний и эмоций двух людей ненавязчиво вторглась профессор Мишункова.
- Вы помните меня, Светлана Юрьевна? – смущенно заулыбалась та.
- Я помню всех моих студентов! Соскучились по нам?
- Да… Мне кажется, все было так давно… Даже не со мной…
- С вами, с вами, Машенька, - профессор Мишункова строго посмотрела на нее. – И не так давно, как вам кажется. Я еще помню, как вы отвечали Святославу Михайловичу на экзамене.
Та засмеялась, правда, несколько натянуто.
- Да, он тогда очень на меня сердился за то, что я долго не шла отвечать. А я так боялась!
- А это вы зря… Страх такое чувство, которое способно превратить нашу жизнь в ад кромешный, а самую ничтожную проблему возвести в ранг глобальной, особенно когда этот страх беспочвен.
Машутка снова рассмеялась и тут же, отвернувшись, стала серьезной, растерянно посмотрев на Денского.
- Ну, ну. Спасибо, что навестили, - профессор Мишункова заторопилась домой. – Мне всегда приятно встречаться с моими студентами. После таких встреч чувствуешь себя моложе… Кстати, Сашенька, - она остановилась на середине лестницы и внимательно посмотрела на Денского. – Я что-то давно не вижу Машу. У нее все в порядке?
- Да… Кажется, да, - тот слегка занервничал.
- Когда увидите ее, пришлите ко мне с рецензией… - вполне удовлетворенная результатом наблюдения, madamе Мишункова с достоинством покинула здание анатомического корпуса.
- Вот как? Тоже Маша? – со странным выражением спросила бывшая студентка.
- Она моя аспирантка, - пояснил Денский, не замечая ее тона.
- Красивая?.. – весьма неуместный вопрос со стороны замужней дамы.
- Какое это имеет значение сейчас? – сказал или подумал он.
- Да, наверное, никакого, - взглядом ответила она.
Предыдущая глава: http://proza.ru/2025/02/10/1939
продолжение: http://proza.ru/2025/02/11/1549